Наша общественность предпочитает обсуждать мертвых, а не живых. Единственное, что может ее отвлечь от разговоров о том, так ли уж хорош был человек, только что погибший в результате трагической катастрофы, — это подробный анализ, кто и что по этому поводу неправильно сказал.
Я уже почти не удивилась, когда главным событием вчерашнего траурного дня внезапно стало обсуждение постов Божены Рынской, со всеми полагающимися в таких случаях проклятиями, плевками и театральными пощечинами.
Чем заслужили столько общественного внимания слова человека, не вполне здорового в узкомедицинском смысле? Божена пишет много такого, за что ее могли бы возненавидеть даже те, кто не умеет читать. Делает она это, видимо, совершенно осознанно. Такая страсть к эпатажу мне вполне понятна, поскольку я и сама отдала ей дань лет этак в двадцать, в период «Блондинки в шоколаде». Есть ощущение недолюбленности, недооцененности? Ну что ж, тогда я оденусь в костюм какашки и испорчу вам праздник. Ах, это поминки? Да какая разница.
По каким-то причинам уважаемая Божена из этого возраста так и не вышла, и ничто не доставляет ей большего удовольствия, чем выступить в амплуа старухи Шапокляк.
Свою задачу она с лихвой выполняет, дивиденды от этого получает.
Каждый раз, когда вы пишете в соцсетях «Будь ты проклята!», в нежном сердце Божены расцветает еще одна фиалка.
Но помилуйте: произошла ужасная трагедия, погибли девяносто три человека, пользовавшихся значительной известностью в стране.
Неужели это событие не способно хотя бы на время отвлечь нас от того, чтобы с подозрением зыркать глазами по сторонам: этот скорбит как-то неискренне, эта высказалась невпопад, а тот, кажется, вообще никак не реагирует, подлец этакий?
Я позавчера была на юбилее в Театре наций и подверглась всеобщему осуждению: как же так, в театр сходила, а пост соболезнований не написала! Кажется, для многих желание испытать ненависть и кого-нибудь заклеймить — вообще единственный побудительный мотив для выхода в интернет.
Еще с утра в воскресенье в моей ленте появлялись робкие выражения ужаса и скорби перед происшедшим, но уже к середине дня все поглотила темная стихия: мол, и Божена высказалась возмутительно, и, кстати, покойная Елизавета Глинка когда-то сказала что-то не так, да и хор, даром что по нотам поет, не без червоточинки — пел не то и не там, где надо было.
Осуждение — любимая российская забава, и в нем источник многих проблем.
Вместо того чтобы что-то подправить в себе самом, приятнее и легче осудить кого-то другого, а потом, приятно расслабившись, можно посетовать, что нет у нас никакой позитивной повестки. Послушайте, но ведь чтобы такую повестку обсуждать, неплохо бы сперва признать право других людей на собственное мнение.
Или даже на собственное упрямое заблуждение, на страсть к эпатажу, на внезапно нахлынувшее желание брякнуть бестактную гадость — да, у людей есть и такие странные права. И вы совершенно не обязаны тотчас говорить вслух, что вы об этом думаете. Тем более хорошо бы воздержаться на похоронах.
Кому-то, наверное, кажется, что разевать рот в таких ситуациях его побуждает нетерпимость к злу. Нельзя подавать руки подлецу! Но вот что странно: разговоры о «рукопожатности» не затихают в сетях ни на неделю, но при этом никаких «нерукопожатных мерзавцев» у нас в принципе нет. На вечеринке у Ремчукова или у Венедиктова все не то что здороваются за руку, а прямо-таки лобзаются взасос. А вернувшись домой, возвращаются к нелицеприятной борьбе со злом в интернете. Парадоксально, но эти явления неразрывно связаны: легкость в светском общении и легкость в обливании друг друга помоями — это одна и та же легкость. Возможно, точнее назвать ее аморальностью.
В США в недавней истории были примеры, когда человек, будь то политик или спортсмен, подвергался всеобщему осуждению. Это было по-настоящему серьезно: люди лишались работы, обрывались социальные связи, затем некоторые из этих героев прилюдно извинялись, ходили к Опре Уинфри и плакали в студии, чтобы нация их простила. Иногда потом наступало прощение, и это тоже было большим и важным событием.
Если вы начинаете легкомысленно играть с такими вещами, сегодня проклиная кого-то от ноги, а завтра отправляясь с ним бухать в баре, — это верный знак, что на самом деле для вас в жизни нет ничего серьезного и важного. Точный термин для такого положения вещей — «моральная распущенность». Простите, но мне кажется, что это отвратительно.
Тут, кстати, и еще один пример подоспел: в сети появился «список русофобов», и ваша покорная слуга, естественно, оказалась в него внесена.
Само по себе это не удивительно, но в качестве составителя списка был заявлен Захар Прилепин, то есть человек вполне вменяемый, хотя и слегка деформированный на почве национального самосознания.
Мне очень сложно себе представить, как кто-то звонит Прилепину, и тот соглашается выступить экспертом по составлению «списка русофобов». Теперь, возможно, кто-нибудь обратится ко мне за помощью в составлении симметричного «списка русофилов» — ну, или опять же «нерукопожатных персон».
В наше время, когда кулачные бои отошли в прошлое, письменное выяснение вопроса о том, кто из нас большее говно, стало основным занятием думающих, интеллигентных людей. Оно не прекращается даже в дни национального траура.
Буквально позавчера мы с Мишей Козыревым долго спорили о том, в каких ситуациях неприлично говорить правду. Моя позиция была в том, что правду прилично говорить всегда, а Миша Козырев настаивал: есть моменты, когда говорить правду не следует. Примирил нас его пример: о покойных, только что ушедших из жизни, плохо говорить неприлично. Я с этим согласилась.
Мне позвонили десятки информагентств с просьбой прокомментировать мое знакомство с Доктором Лизой, с другими пассажирами разбившегося самолета.
Поверьте, мне есть что сказать.
Я помню, как Лиза Глинка проводила вместе со мной аукцион в помощь пострадавшим от наводнения в Крымске. Я стояла с ней рядом на Болотной, стояла с ней на митингах, помню ее как человека смелого, сильного, не боящегося власти и не созванивающегося с Володиным.
Затем она полностью поменяла позицию в связи с украинскими событиями. Изменились многие из нас, да и время изменилось.
Все пассажиры самолета летели в Сирию, чтобы поднять дух солдат, которые воюют и убивают.
Это не делает их хуже или лучше, это просто факт.
Наверное, когда-то можно будет спокойно обсудить и это, но сейчас для этого далеко не лучшая ситуация.
Если ничего хорошего сказать не получается, можно просто промолчать.
Свежие комментарии