Примечание: эссе – жанр критики, публицистики и др., небольшой прозаический этюд в свободной компоновке, представляющий общие соображения о каком-нибудь предмете либо явлении, которые трактуются субъективно и неполно. («Словарь иностранных слов», изд. «Рус. Яз.», Москва, 1988, «Словарь русского языка», Ожегов, Москва, изд. «Рус. Яз.», 1990).
Как известно, в зубы либо смотрят, либо не смотрят, по зубам иногда дают, но мне хотелось бы взглянуть на некоторые аспекты нашей рыночной действительности с точки зрения человека, который иногда эти зубы кладёт на полку.
Живу я в Таганроге на берегу Азовского моря. Это небольшой провинциальный город, представляющий среднестатистический срез нынешнего российского бытия. Склероз – болезнь провинциальных старожилов, которые никогда не помнят такой жары, такого мороза и таких цен на рынке. Жалобы моей бабушки на рыночные цены сопровождали меня всю жизнь. Обычное явление нашей жизни – всё плохо. Так было всегда. Археологи нашли древние письмена, написанные 2000 лет до нашей эры: «Жизнь становится хуже, всё дорожает, никто не хочет работать, а дети не слушаются родителей». С веками ничего не меняется. В советское время всё дешевело только в магазинах, где тут же исчезало, так как перекочёвывало на рынок, где сразу дорожало. Причём, дорожало быстрее, чем дешевело в магазинах. То, что оставалось лежать в магазинах, не соответствовало своему номиналу ни по весу, ни по размерам, ни по вкусу и запаху. В этом крылся весь секрет советской торговли в части дефицита и цен на него. Отсюда в наш обиход прочно вошло выражение «купить по блату», или «купить из-под полы», откуда мы в основном кормились, одевались и обувались. В городе периодически создавались и ликвидировались огромные торговые площадки, которые в народе называли «толчками». Но и там хорошие товары продавали из-под полы, т.к. за ними гонялись не только покупатели, но и милиционеры. Перекупщиков в то время грубо и пошло называли барыгами и спекулянтами. Теперь барыг и спекулянтов нет. Есть бизнесмены, предприниматели, коммерсанты, продавцы, хотя суть от этого не меняется - днём продаёт втридорога то, что утром дешёво купил за углом. Есть, конечно, и честные. Но это – выставочные экземпляры. Зато пол-литровая банка паюсной икры стоила 5 рублей, и её было навалом. А сегодня сколько? 20 тысяч?
Над входами с трёх сторон транспаранты: «Центральный рынок». Старожилы это благородное название заменили на короткое и ёмкое слово «базар». Обыкновенный мир. Киоски. Прилавки. Лоточники. Толпа. Орущие продавцы южной наружности. Шокирующие цены и раздражение, что по этим ценам кто-то покупает. Вспоминаются Ильф и Петров: «Воровская норма. Еще недавно утехой советской торговли была усушка и утруска». Теперь настали иные времена. Рынок нового века. Самого себя усушкой и утруской не обманешь. Поэтому кроме обмеривания, обвешивания и обсчитывания, стали применяться современные технологии. Под прилавками идёт бойкая работа – подстраиваются весы, завышаются ценники, что-то подливается, подсыпается и вливается. Как говорил Михаил Сергеевич Горбачёв, «нам тут всё время что-то подбрасывают». При разрезании из сливочного масла вдруг брызжет вода, колбасу «Столичную» перед употреблением вообще надо пропускать через сушилку стиральной машины, тушёнка из сои с макияжем под мясо, сметана из пальмового масла…. Решил переходить на натуральный продукт – купить деревенскую курочку. Разбежался. Не успел рынок открыться, как курочки тут же поменяли свою деревенскую прописку на городскую. Разбитные тётки с утробными голосами и лицами, закалёнными морозом, солнцем и схватками у прилавков, закупили всё оптом и тут же развернули торговлю. Цены рванули вверх с такой скоростью, против которой повышение моей пенсии, что черепаха против бегуна на короткие дистанции. Говорят, на рынке есть Ветлаборатория и всё под контролем. Интересно, когда это они успевают всё проконтролировать? И вы хотите, чтобы я в это поверил? Вероятно, эти контролёры назначаются, как бояре при Иване Грозном назначались воеводами в провинцию на кормление. Базар, одним словом. И даже не базар, а площадка аттракционов. Иллюзион. В воздухе мелькают руки, порхают ценники, шелестят деньги, при этом все говорят, стараясь перекричать других. В толкотне и шуме ничего нельзя понять. И только придя домой замечаешь, что тебя обокрали. Причём легально и с твоего собственного согласия: за те же деньги всучили меньше и хуже. Тем более, что человек никогда не достигнет таких вершин мудрости, чтобы его нельзя было обмануть. Это уже стало естественным – азарт состязательности покупателя и продавца. Только на рынке услышишь, как два человека могут говорить противоположные вещи и быть оба правыми. Ибо у каждого своя правда и логика в понимании добра и справедливости. Папуас из глухой деревушки объяснял Дарвину, что добро- это когда он украдёт у соседнего племени жену и корову, а зло – когда украдут у него. Торговые ряды промышленных товаров, напоминающие протяжённостью кругосветное путешествие, поражают воображение и слух. На каждом шагу крохотные будочки с аудиокассетами оглушают дурацким хитом: «Ты целуй меня везде, я ведь взрослая уже». «Везде» - это как? География или анатомия? От злости пересыхает горло. Продавцы пристают к покупателям, которые уже стали от них шарахаться. И это понятно: покупатель хочет быть сытым и красивым, а продавец - во что бы то ни стало сбыть свой товар. Те из нас, кто за долгие годы строительства коммунизма успел привыкнуть к равнодушию продавцов и скудости выбора, уже не смотрят, а озираются. Навязчивость работников торговли и обилие товаров вызывают страх. Хочется купить всё, но пугают ценники, предстоящие мучения выбора и боязнь купить по цене, которая в другом месте на рубль дешевле. Впрочем, на это уже не надеешься: цены растут синхронно у всех продавцов. И на рынке, и в супер-маркетах. Что заставляет подозревать коллективный сговор с участием Торговой инспекции. Что и говорить. Товаров стало слишком много для нашей слабой психики. Осталось только одна малость – иметь много денег. Но как раз эта малость сводит на нет все преимущества рынка. Нам усиленно втолковывают, что сейчас лучше, чем было, а будет хорошо. Слово «будет», как заметил юморист Жванецкий, в нашей стране уже почернело. Сейчас ему стараются придать новые формы в надежде, что оно снова заблестит. Хотя крышку гроба со стороны пользователя не украшают, как заметил другой наш юморист. Впрочем, у нас всегда плохо, как бы хорошо не было. У нас, почему-то, хорошее почти все стараются не замечать. И всё же я люблю ходить на базар. Что только не увидишь и не услышишь! На моих глазах существо неопределенного возраста в плохих носках и с лицом, за которое при Сталине могли дать 10 лет без права переписки, пытается стащить кусок мяса. Продавец в халате бывшего белого цвета придерживает мясо рукой и одновременно кричит: «Женщина с говяжим задом, вернитесь! Вы дали мне порватую сотню!». Женщина делает вид, что не слышит, а её зад начинает двигаться, как у скаковой лошади на финише. От диалогов окружающих закладывает уши – они веселят и обескураживают. «Встретила соседку. Покупала сливочное масло. Весь двор жарит на подсолнечном, а эта идиотка - на сливочном». «Мадам, шо вы держитесь за эту кофточку. Та примерьте её, не стесняйтесь – кто на вас смотреть будет, кому вы нужны». Мадам медленно синеет. У продавца украли женские трусики ну очень большого размера. Именно этот нюанс особенно возмущает потерпевшего. У ближайших коллег по прилавку лица сияют от счастья. Вспоминается: «У соседа корова сдохла. Казалось бы, мне-то что? А всё-таки приятно». Бойкая голосистая тётка продаёт на раскладушке лекарства, хотя это крайне запрещено. К ней подходят двое. Один – интеллигент, а другой просто спросил. Тётка отвечает: «Не знаю, что вы там принимаете от головы, но вам это уже не помогает». Молодой человек говорит даме лет пятидесяти с лицом, напоминающим порыжевшее портмоне довоенного образца: «Девушка, не наклоняйтесь низко, не расстраивайте меня своим бюстом». Дама расцветает на глазах и пытается сделать вид, что она смущена. «Этот продаст. Такой молодой и такой нахальный. А ещё очки надел», - комментирует торговка рядом, скорбно наблюдая за чужой покупательницей. «Чем в очках, тем нахальнее», - поддерживает её соседка. Жутковатого вида баба в искусственной куцевайке поверх замызганного белого халата проверяет рыбные ряды: «Хозяйка, на рыбу документы есть?» «А шо вы хотите? Свидетельство о смерти?». «Кто там смеётся, как раненый?». «Клава, можно я у тебя коробку поставлю? А то Машки опять где-то нет, опять отошла по всему базару!». Две кумушки делятся своим жизненным опытом. Одна втолковывает другой: «Як шо мужик не пье, то мабуть больной, а мабуть паскуда». Вторая молчит и смотрит в сторону. Двое мужчин беседуют о чём-то сокровенном. Один жалуется, второй успокаивает: «Да-а-а, к этому невозможно привыкнуть. Я со своей женой уже 20 лет живу, а всё равно по утрам пугаюсь». Продавец уговаривает покупателя: «Не дайте обмануть себя в другом месте, покупайте у нас». Наклейки на банках и пакетах в бакалейном павильоне иногда поражают воображение: «Студень говяжий с хреновой добавкой», «Лапша с увеличенным яйцом», «Продукты от Скорпиона» - кто это купит? Базар постепенно перекочевывает в наши головы и влияет на психику, а цены вообще вводят покупателей в кому. В южном городе, в разгар сезона, абрикосы по 120. Рядом продавцы с Кавказа. Те же абрикосы, те же наклейки на таре, но уже по 250. Чеснок у всех по 150. Очень упитанный мужик, продаёт маленькие неказистые головки - по 500. Один на весь рынок. На мой вопрос «почему 500?», мужик отвечает: «А ты попробуй его вырастить». А чеснок сам растёт, ему даже уход не нужен. Баночка красной икры весом 130 грамм продаётся за 600 рублей. Зимой 240-граммовая баночка стоила 250. А теперь уже 600. Но уже 130 грамм. В магазинчике «Рыбопродукты в розницу по ценам производителя» эта же баночка стоит уже 850. Видно, министр по рыбе наврал Путину, что на Дальнем Востоке в этом году небывалый улов. Путин тогда обрадовался: «Значит, у нас рыбопродукты подешевеют?». Как же, «подешевеют»! Разбежаться и упасть. Малосолёной форели или сёмги сплошь московского производства, хотя красная рыба там отродясь не водилась. Но и московская сёмга с форелью стали исчезать из продажи. А там, где осталась, стоит теперь в два раза дороже. Зато в «Пятёрочке» появилась мороженная мойва по 500 за кг. С ума сошли? Это же низкокачественная рыба. Зато появилась родная морковь по цене вдвое выше, чем бананы из далёких заморских стран. Появилось и сливочное масло высшего сорта с жирностью 72,5 % (тоже наше, родное). Хотя, как известно даже алкоголикам, высшего сорта масла с такой жирностью не бывает. Зато супные наборы красная рыба из «Пятёрочке» нашпигованы мелкими костями, чего тоже не бывает. И у всех рыночных и супер-маркетных предпринимателей честные, благородные лица. И везде, как у футбольных фанатов, одна речёвка на всех: «Это рынок. Свой товар каждые продаёт по своей цене. Не нравится – покупайте там, где дешевле». И становится ясно: цена товара зависит в основном от жадности и совести продавца. А они у каждого тоже свои. А Роспотребнадзор, другие инспекции и контролирующие органы, полиция, а главное - Администрация города в стороне. И все они соблюдают строгий нейтралитет. Ничего не поделаешь - рынок. И всё хорошо: и волки сыты, и козлы довольны, и капуста цела… Есть у нас и «блошиный рынок» с развалами беушных вещей. И что удивительно, почти у всех продавцов вещи ни разу не надёванные, только что из магазинов. И цены такие же. Понятно, все хотят разбогатеть. Даже понимая, что на б.у. не разбогатеешь. А Цицерона никто из покупателей не читает: «Размеры состояния определяются не величиной доходов, а привычками и образом жизни». Разбитый алкоголем человек рассказывает собеседнику о своей несчастной жизни: «У меня ничего нет, а я хочу …! Вон, мой сосед машину купил и дачу построил». Разговор на босу ногу. Щёки его полыхают, скулы твердеют желваками. Недоволен всем и всеми, кроме себя: «Пройдите по Таганрогу. Ничего кроме нищеты, страданий, вырождения. Люди живут в грязи и мерзости, ведут себя как животные. Почему мы не делаем стиральные машины? Подумать только, мальчик-инвалид из Таганрога написал Путину письмо, и тот подарил ему компьютер…. Вопиющая несправедливость – другим-то мальчикам не подарил!». Пить не надо. Надо работать! Но в жизни у него всё наоборот. А лёгкая придурковатость делает его неуязвимым. Но говорит, громко матерясь, чтобы все слышали и сочувствовали ему. Но речь невнятная. Как у Трампа. Цитирую Трампа: «Я использовал в своём выступлении жесткое и громкое выражение, но это не то выражение, которое я использовал». То есть, «говорю я, но это не тот, который я». В нашем случае психиатр не нужен, если и так всё ясно - мужик допился, пока многие остальные работают. Местный юродивый, прошедший программу переподготовки. А где вы видели места, чтобы все были довольны? Недовольные всегда найдутся. На всех не угодишь. Только не будет нам жизни, если верх возьмут недовольные, а мы, большинство, как олухи Царя Небесного, пойдём у них на поводу. Но в том-то и дело, что все мы постепенно становимся недовольными. Стокгольмский сидром – что бы не сделала власть, всё плохо.
Откуда появляется такое количество недовольных, злопыхателей, матерщинников и пьяниц? В интернете рассказали историю о мальчике, который некоторое время жил у дедушки с бабушкой. Воспитательница детского сада жаловалась, что по возвращении мальчик стал играть в детском саду, как - будто он гонит самогон. Больше всего возмущало воспитательницу то, что остальные дети выстроились к нему в очередь. Дети – золотой фонд нашего будущего. Это мы их усиленно воспитываем. У нас, в Таганроге, 2 мальчика и 2 девочки (все не старше 14 лет) организовали банду, которую они назвали мафией. Развлекались тем, что в открытые окна заливали воду из 5-литровых баллонов. Родители наотрез отказались возмещать пострадавшим материальный ущерб. Представляю, в каких выражениях они объясняли свой отказ. Во дворе соседский мальчик лет 4-х грызёт пластмассовую игрушку. Спрашиваю: «Ну что, вкусно?». «Пошёл на…..», отвечает мальчик. Откуда мальчик узнал это слово? Да очень просто - копия своих родителей: смолоду прореха, в старости - дыра. На рынке мат процветает….. Слово…. Почти нематериальное понятие, звук, живущий доли секунды и исчезающий в пространстве. Но этот звук навсегда остаётся в памяти, душах и головах, если не явно, то на уровне подсознания. Раз услышанное живёт в нас до конца жизни. К сожалению, сквернословие стало неотъемлемой частью нашего бытия как способ общения между собой. В том числе в общении с детьми и между детьми. И рынок – тому пример. В начале 17-го века царь-батюшка, понимая пагубность сквернословия для здоровья нации, отправлял на рынки переодетых служивых со стрельцами, которые хватали сквернословов и тут же наказывали их розгами. В СССР сажали на 15 суток. Но сегодня нет ни защиты от сквернословов, ни борьбы с ними. Никакой. Даже если это школьники, которым не должно быть места на рынке, где слова подчас взрывают воздух, как взрывы фугасов, особенно, когда принимают адресную направленность.
Остаётся только одна загадка на злобу дня: что делать с рыночными ценами? Лично я не знаю. Вспоминается только, как сумасшедший шляпник, который задаёт загадку в сказке «Алиса в стране чудес»: «Какая разница между вороном и письменным столом?». Глупая загадка – ответа на неё не существует. А Торговая инспекция и Администрация города соблюдают нейтралитет. У них другой взгляд. Из подполы. А у нас – сквозь зубы.
Евгений Колесников
Свежие комментарии