Алексей Серебряков...«Прекрасно отдаю себе отчет: в Канаде я не нужен»

Алексей Серебряков — о том, что никуда не деться от земли, на которой родился

В российский прокат выходит «Сказка. Есть» — фильм для детей во «взрослом» формате альманаха. Визитная карточка картины — рекордное количество звезд первой величины, откликнувшихся на просьбу поддержать проект детского фильма. Не отказался и Алексей Серебряков, который в последнее время живет в Канаде и не часто бывает на родине. Корреспондент «Известий» Екатерина Силаева накануне премьеры застала актера в Москве.

— Алексей, вы читаете сказки собственным детям?

— Когда были маленькие, читал Пушкина. Сами они сейчас русских сказок не читают. А жаль. Ведь это возвращение к сказочному, юному ощущению того, что мы из себя представляем. Традиции уходят — и особенно грустно это должно быть для страны с такими имперскими замашками. Тогда уж тем более важно воспитание традиционного мышления, менталитета. Это ведь и есть национальная гордость. А у нас кроме Победы 1945-го вроде и повода нет для этой гордости. 

— Вы со своим фильмом угодили в новый «сказочный» тренд. Как появилась идея сделать современную кино-сказку?

— Без ложной скромности признаюсь, что отчасти был инициатором этой затеи. Когда ко мне приехала Настя (Анастасия Перова — сопродюсер фильма «Сказка. Есть». — «Известия») и рассказала, что есть такой замысел, я сказал: надо просто взять и сделать альманах. И выпускать новый раз в два года. Мало того — подключать иностранных режиссеров, чтобы понять, что такое сказочная мифология разных народов. Из этого могла бы получиться неплохая конструкция, если бы нашлись деньги. Вообще, сама идея сказки как концентрированного понимания менталитета нации — очень интересная. Я прекрасно помню сказки Александра Роу, от которых просто заходился в восторге в детстве. Чудеснейшие фильмы про Илью-Муромца и Алешу Поповича — я был на этом воспитан. И, конечно, хотел бы, чтобы и мои дети смотрели не бесконечные сериалы про Губку Боба и Симпсонов, а смотрели про Ивана-Дурака, сидящего на печи, не делающего ничего и все получающего.

— А фильмы про Гарри Поттера вам не нравятся? 

— Это прекрасные фильмы. Американская индустрия, которая работает на весь мир, умеет создавать продукты, которые этот мир смотрит. Это доказывает универсальность ее мышления. Главные ценности ведь не зависят от географии — есть добро и есть зло. Месть, злоба, горечь поражения, утраты существуют повсюду. Американцы научились делать про это кино — и выиграли. Вот они снимают Гарри Поттера — и он побеждает, собирает огромное количество денег в прокате. А мы снимаем раз в 15 лет какую-то свою детскую картину — и она проваливается.

— Почему, на ваш взгляд?

— Во-первых, просто нельзя сравнивать уровни профессионализма — из нашего кино ушли профессионалы. Грим, визуальные эффекты, декорации — все потеряно. Наверное, только операторы пока выдерживают конкуренцию. Но самое главное — из кино ушло ощущение драматизма жизни. Может быть, сценаристы, люди, умеющие составлять из слов предложения, просто перестали работать с собственной фантазией. Все ведь взаимосвязано.

Мир вообще движется по пути потребления — люди не хотят переживать. Они везде, хоть в Канаде, хоть во Франции, хотят сидеть с поп-корном и смотреть какую-нибудь замечательную — с аттракционами, с искусственными нарисованными взрывами — жвачку. Но ведь не это организовывает человеческое сознание. И дети должны смотреть не только это. Иначе — беда. Чтобы нация не выродилась, этим надо заниматься. Те молодые люди, которые читают сложную литературу и смотрят сложное кино (в интернете, конечно), знают языки и потихонечку перемещаются в западные компании либо просто уезжают. А с кем и с чем мы останемся — вопрос. 

— Чем вы занимаетесь по ту сторону океана?

Я занимаюсь детьми — это то, что мне здесь особенно не удавалось. Дела, проблемы, вскочил, побежал, что-то решать, с кем-то встречаться. Там я лишен этой суеты, у меня достаточно свободного времени, я, наконец, могу с ними разговаривать, играть. Как прошел день в школе, с кем они дружат, кто им нравится, в кого влюблены — для меня это вдруг стало очень важным. Потому что я понял, что иначе могу их потерять. 

— Есть ощущение: все, можно выдохнуть?

— Да. Это чувство безопасности. Кожей ощущаю, на уровне подсознания, что мне не надо беспокоиться за свою 17-летнюю дочь, я не обнаружу ее изнасилованной и убитой в Битцевском парке. Конечно, и там бывают сумасшедшие, которые берут в руки оружие и стреляют в кого попало. Но вероятность этого ничтожно мала по сравнению с каждодневной опасностью, которую я здесь ощущаю. Энергия раздражения просто висит над Москвой, над огромным количеством людей, которые стоят в многочасовых пробках и ненавидят весь мир. Не потому, что они плохие, а потому, что когда сидишь пять часов на ж... в машине, то думаешь: Да, б...! И можете себе представить, сколько этой ненависти к обстоятельствам, к тому, что все организовано именно так, а не так, чтобы было удобно. Эта энергия — она же каким-то образом аккумулируется. 

— Там этого нет?

— Нет. Там есть одна уличная идеология — доброжелательность. Тебе любой человек улыбнется на улице, незнакомый. Если остановишь кого-то, попросишь помочь, показать, куда пройти — тебе всегда покажут, проведут, будут долго слушать твой плохой английский, попытаются понять. И мои дети, куда бы они ни приходили, — им рады. Рады! И они расцветают. Прошло буквально месяца полтора-два — и они научились улыбаться на улице. Просто проходящему мимо человеку, который им говорит «Хелло, гайз!»

— А вы?

— И я научился. Научился не пробегать на другую сторону, если вижу — молодежь с пивом идет... И ощущению, что проще простого — улыбнуться. 

— Связываете ли вы с переездом карьерные надежды?

— Прекрасно отдаю себе отчет, что я там не нужен, но не загадываю. Будет оказия — почему нет. Но ждать, что буду играть Чехова... Здесь это все-таки еще может произойти, там — вряд ли. Образ в кино не в один день создается. Вот Джонни Депп: любое его появление на экране — $100 млн, которые принесли зрители, чтобы посмотреть его еще раз. Возрастному русскому артисту сделать свою фамилию таким брендом — это что-то из области невозможного. Мы не можем сделать это в рамках даже домашней индустрии. У нас, в общем, только в телевизоре обращают внимание на то, кто снимается. А в кинотеатрах фамилии не определяют кассовые сборы, к сожалению. Мы так сильно рекламировали американский кинематограф — и ничего не делали для нашего. 

— Вы часто в Россию прилетаете сейчас?

— За последний год — шесть раз. У меня здесь мама, у меня здесь теща, у меня здесь собаки, много всяких обязанностей. Это первое. Второе — конечно, работа. Если появится работа, ради которой я захочу прийти к жене и детям и сказать: ребята, вы знаете, но в ближайшие два месяца я буду в Москве работать, то они поймут. А для меня это будет шанс сделать что-то, за что ни мне, ни им не будет стыдно, за что они, может быть, будут даже гордиться. Я бы очень хотел, чтобы мои дети мною гордились. Очень хотел бы.

— Скучаете по Москве?

 — Конечно.

Я человек этой земли, никуда от этого не деться. И вряд ли где-то найдется еще такая. Скучаю по чувству, как бы сказать...

Когда идешь по улице и понимаешь, о чем говорят проходящие мимо люди.