С необычным требованием обратился в канун 10 февраля – очередной годовщины со дня смерти великого русского поэта – депутат парламента Ленинградской области Владимир Петров к руководителю Следственного комитета России Александру Бастрыкину.
«Ввиду огромного морального и культурного авторитета Александра Сергеевича Пушкина в нашей стране, прошу Вас инициировать дополнительное расследование причин и обстоятельств гибели великого поэта в 1837 году», – говорится в тексте письма парламентария.
По мнению депутата, «многие современники великого поэта, узнав о трагедии, высказывали предположение о неслучайности его гибели».
«Знавшие его даже высказывали предположение, что Александр Сергеевич мог стать жертвой заговора», – отметил депутат.
Как известно, Пушкин скончался 10 февраля (29 января по ст.с.) 1837 года в Санкт-Петербурге от смертельного ранения, которое получил во время дуэли с Дантесом.
Об этой роковой дуэли и о жизни Александра Сергеевича написано уже столько, что казалось, какие могут быть тайны, что еще нужно расследовать?
Однако тайны есть, и их немало.
Для нас Пушкин – несравненный гений, «наше все», – таким в нашем представлении он всегда и был. Но при его жизни всё было не совсем так. «Родители Пушкина не любили своего сына. Третьестепенными французскими поэтами Пушкины восхищались, а в своей семье просмотрели гения», – с грустью писала в книге «Жизнь Пушкина» его биограф А. Таркова-Вильямс. Просмотрели гения и многие другие его современники.
Своего дома не имел
Пушкин никогда не имел в Петербурге своего собственного дома, снимал квартиры. В доме на Мойке, 12, который принадлежал княгине Волконской, он поселился в сентябре 1836 года. Это, наверное, самое красивое место в Петербурге – совсем рядом великолепная Дворцовая площадь с Зимним дворцом и Александровской колонной. Мойка в этом месте изгибается изящной дугой, образуя неповторимой красоты панораму особняков на закованной в гранит набережной.
Увы, жить в этом чудесном месте Александру Сергеевичу пришлось недолго, в этом же доме он умер. Потом в нем сменилось много жильцов, дом неоднократно перестраивался, а в советские времена в нем устроили коммунальные квартиры. Музей, посвященный поэту, там появился только в 1927 году.
«В музей Пушкина на Мойке, – говорит его нынешний директор Галина Седова, – сегодня приходит очень много молодых людей. Дом на Мойке как был лидером по посещаемости среди мемориальных квартир, так и остается».
В это сегодня трудно поверить, но после смерти поэта о нем мало вспоминали в России, его собрание сочинений плохо расходилось, потом были и горячие головы, которые утверждали, будто Пушкина вообще пора сбросить «с парохода современности». Прошли годы, и в наши дни мы все более отчетливо понимаем, что Пушкин – это действительно «наше все».
Дуэльные истории
Историки утверждают, что у Пушкина было в общей сложности около 30 дуэльных историй (не все они заканчивались собственно дуэлью). Поэт часто носил тяжелую железную палку. «Для того, чтобы рука была тверже; если придется стреляться, чтобы не дрогнула», – объяснял он.
Однако к смертельным поединкам жизнерадостный Александр Сергеевич относился довольно легкомысленно. Как-то поэт стрелялся с неким подполковником Старовым. Старов выстрелил первым и дал промах. Пушкин выстрелил в поле, снял шляпу и шутливо произнес:
«Подполковник Старов, слава Богу, здоров!».
Часто дуэли происходили из-за всяких пустяков. Но на них сам вспыльчивый поэт никого не убил. Убили его. И он хорошо знал, кто его убьет: верил в предсказание гадалки, возвестившей ему смерть в возрасте 37 лет от «белого человека». Так и произошло.
Его убийца Дантес был блондином...
Провожали в последний путь Пушкина в храме Спаса Нерукотворного Образа на Конюшенной площади – в двух шагах от его квартиры. До 1917 года в этом храме хранился древний образ Спаса Нерукотворного из домика Петра I, чтимая икона Божьей матери «Знамение» и древняя шелковая плащаница, вышитая в Константинополе. Этот храм был приходским для всех придворных и устроен с соответствующей роскошью. В 1923 году церковь закрыли, протоиерея отца Федора Знаменского расстреляли, а ключи от нее передали отряду конной милиции. Красные кавалеристы шашками в щепки изрубили бесценный иконостас, сожгли архив, а потом устроили в здании клуб для танцев...
Однако плясали в храме недолго. Вскоре там устроили приемный пункт ГУЛАГа. Люди заходили в бывшую церковь, сдавали в окошечко документы, а потом их уводили во внутренний двор. Кого на пять, кто на десять лет, а кого и навсегда...
Храм Спаса Нерукотворного Образа был возвращен церкви только в 1991 году. О поэте во внутренних его покоях сегодня напоминают две картины, которые видишь, когда поднимаешься по лестнице. На одной изображена последняя исповедь Пушкина, на другой – его отпевание. Имя раба Божия Александра звучит в храме и в обычные дни на панихидах.
Смирение и благородство
Тело покойного поместили в храме на Конюшенной площади, хотя отпевать его должны были в Адмиралтействе, где находилась приходская церковь семьи Пушкиных. Но по дороге похоронная процессия неизбежно должна была проходить мимо дома, где жил нидерландский посол, барон Геккерн, приемный отец Дантеса. Чтобы избежать возможных эксцессов, император повелел провести отпевание в придворной Конюшенной церкви, к тому же Пушкин имел придворный чин камер-юнкера. И исповедовал его священник именно из этой церкви. Еще 27 января, когда врачи осмотрели рану, решено было позвать священника.
– За кем прикажете послать? – спросили Пушкина.
– Возьмите первого ближайшего священника, – ответил он.
«Ближайшим» оказался протоиерей Петр Песоцкий, настоятель храма на Конюшенной площади. Он вышел от Пушкина со слезами на глазах, пораженный смирением и благородством умирающего поэта. «Вы можете мне не верить, – сказал он, – но я для себя самого желаю такого конца, который он имел».
И после смерти Пушкин продолжал оставаться жертвой светской суеты. В храм на отпевание пускали только по билетам. Присутствовал весь дипломатический корпус, многие сановник. Случилась давка. У покойника отрезали куски от одежды, волосы, клали в гроб перчатки. «А дамы, – пишет в своих воспоминаниях М.Ф. Каменская, – так даже ночевали в склепе…».
Какое такое поприще?
Сообщение о кончине великого поэта было опубликовано лишь в одной газете: «Литературные прибавления к “Русскому инвалиду”». Ее редактор Андрей Краевский писал: «Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в середине великого поприща…»
Но уже на следующий день редактор был приглашен для объяснений к председателю цензурного комитета князю М.Дундукову-Корсакову.
– Я должен вам передать, – сказал он Краевскому, – что министр крайне, крайне недоволен вами! К чему эта публикация о Пушкине? Что это за черная рамка вокруг известия о кончине человека не чиновного, не занимавшего никакого положения на государственной службе? Ну, это еще бы куда ни шло! Но что за выражения! «Солнце поэзии!». Помилуйте, за что такая честь? «Пушкин скончался… в середине своего великого поприща!». Какое это такое поприще?».
Князь уже после смерти поэта словно хотел отомстить ему за злую эпиграмму, которую тот сочинил про него:
В Академии наук
Заседает князь Дундук
Говорят, не подобает
Дундуку такая честь,
Почему ж он заседает?
Потому что ж… есть!
Когда вскрыли могилу
Много лет спустя прах умершего поэта потревожили. В 1953 году на территории Святогорского монастыря решили вскрыть его могилу. Территория была закрыта для посетителей, у ворот поставили посты милицейской охраны. В качестве консультанта пригласили известного советского археолога Павла Шульца.
Участник этих работ, тогдашний директор заповедника Семен Гейченко вспоминал: «Мы отбросили лопаты и совки и стали расчищать землю ножами, щетками и деревянными ложками… Хорошо сохранились стенки, изголовье и подножие гроба. Никаких следов ящика, в котором гроб был привезен 5 февраля 1837 года не обнаружено. На дне склепа остатки еловых ветвей. Следов позумента не обнаружено. Прах Пушкина сильно истлел. Нетленными оказались волосы».
Случилось и странное. В склепе Пушкина обнаружили останки еще двух человек. Кому принадлежал прах этих двух неизвестных, ученым установить так и не удалось…
Трудно найти другого поэта, которому было поставлено повсюду столько памятников. Говорят, что он поставлен Пушкину даже в Эфиопии. Правда, на пьедестале написано: «Нашему поэту». А в Михайловском в 2000 году поставили монумент судьбоносному зайцу, который, как известно, спас Пушкина. Он представляет из себя верстовой столб с надписью «До Сенатской площади осталось 416 верст» с фигурой сидящего на нем зайца. Когда поэт мчался в Петербург, где начинался бунт декабристов, дорогу ему перебежал заяц. Веривший в приметы поэт тут же повернул обратно…
Все было не так
Но вот при жизни великому поэту памятники не ставили. Не имел успеха пушкинский журнал «Современник», где печатались не только его шедевры: «Скупой рыцарь», «Капитанская дочка», «Медный всадник», но и стихи Тютчева, Лермонтова, Жуковского, повести Гоголя. В 1836 году вышло четыре тома. Первый том был издан тиражом в 2400 экземпляров, но из них раскупили не более трети. В результате тираж четвертого снизился почти втрое.
После смерти поэта у самого интересного в истории русской литературы журнала осталось всего 233 подписчика. Впрочем, у журнала «Европеец», где Пушкин тоже печатался, было всего 50 подписчиков. Что ж читали тогда в России? Уже забытых сегодня Марлинского, Булгарина, Греча, Полевого, легковесные «дамские» романы французских сочинителей, приключения бывшего каторжника Видока – прообраз нынешних детективов.
За два века до господства гламурного «мыла» вкусы большинства публики, мало чем отличались от нынешних.
Выше всех поэта, пожалуй, оценил царь Николай I – тот, кого в советские времена считали чуть ли главным организатором заговора по его уничтожению.
«Знаешь, – сказал Николай жене после встречи с Пушкиным, – сегодня я разговаривал с самым умным человеком России». Он же потом назначил после смерти поэта щедрое пожизненное содержание его семье. Чего потом не сделал ни один советский правитель для родственников рано ушедших из жизни или покончивших с собой знаменитых поэтов и писателей.
Всю жизнь страдал
Всю свою жизнь Пушкин жестоко страдал, но не столько от дерзких ухаживаний за его женой, сколько от непризнания в обществе подлинного значения его творчества. Ведь даже литературная критика того времени вовсе не всегда его хвалила. Когда поэт напечатал гениального «Бориса Годунова», влиятельный журналист Надеждин отозвался на это памфлетом:
«Бориса Годунова»
Он выпустил в народ.
Убогая обнова,
Увы! на новый год!
Даже его друг по лицею Кюхельбекер поставил «Годунова» ниже давно всеми забытых пьес Кукольника. Если его не понимали и не ценили друзья и коллеги-литераторы, то, что же говорить об остальных?
В тяжелую минуту жизни поэт написал:
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?…
Митрополит Московский Филарет ответил на это тоже стихами:
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана,
Не без воли Бога тайной
На тоску осуждена…
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Душу сам наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал…
Впрочем, вскоре Пушкин и сам понял то, что другие люди понимают только под конец долгой жизни: что благородное сердце умнее умной головы. И именно поэтому его Татьяна оказалась умнее Евгения Онегина.
Но наладить собственную жизнь самый умный человек в России не смог. Когда он умер, в доме было всего 300 рублей. Не на что было похоронить…
«И друг степей калмык…»
Во времена СССР, когда Пушкина подняли на пьедестал, тоже не все было гладко. Бенедикт Сарнов в своей книге «Сталин и писатели» описывает такой случай. В 1949 году отмечали 150 лет со дня рождения Пушкина. В Большом театре в Москве состоялось торжественное заседание, на котором читали его стихи. Выступления ораторов транслировались через репродукторы, стоявшие тогда по всей стране на площадях. Шла трансляция и в одном маленьком казахском городке. Площадь была пуста, но вдруг ее заполнили странные всадники, прискакавшие неведомо откуда. Они были плохо одеты, измождены, но с большим вниманием стали слушать выступление Симонова, читавшего официальный доклад. Но, не дослушав до конца, они вдруг пришпорили коней и умчались… Оказалось, объясняет Сарнов, это были калмыки, депортированные в Казахстан по приказу Сталина. Они примчались из своих поселений, чтобы услышать, произнесет ли московский докладчик, когда он будет цитировать текст пушкинского памятника, слова: «И друг степей калмык».
Симонов процитировал стихотворение. И даже соответствующую строфу прочел, но… не до конца:
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий
Тунгус…
И – все! На «тунгусе» цитата обрывалась.
Называть тогда имена репрессированных народов запрещалось. А потому калмыки сразу поняли, что в их судьбе перемен не предвидится, и покинули площадь. Урезанную пушкинскую строчку восстановили лишь после ХХ съезда, когда калмыки смогли вернуться в родные места.
Цензура, брат, цензура…
Сам Пушкин прожил под топором цензуры всю свою жизнь. Тогда любое произведение, прежде чем выйти в печать, проходило через цензора. В конце концов, его цензором стал сам Николай I.
В лицее Пушкин вовсе не был лучшим учеником. Когда в 1817 году состоялся первый выпуск лицеистов, гениальный поэт оказался по успеваемости лишь 26-м (из 29-ти учеников). «Превосходные успехи» он показал лишь в российской и французской словесности, а также в фехтовании.
Всем известна язвительная эпиграмма Пушкина на издателя Фаддея Булгарина, где поэт назвал его Видок Фиглярин, имея в виду Видока – главу тайной полиции в Париже, и намекая тем самым на связи Булгарина с Третьим отделением.
Не то беда Авдей Флюгарин,
Что родом ты не русский барин,
Что на Парнасе ты цыган,
Что в свете ты Видок Фиглярин:
Беда, что скучен твой роман.
Между тем газета «Северная пчела», которую издавал Булгарин, была самой популярной газетой в России. Ее тираж составлял 9 тысяч – огромную по тем временам цифру. Пушкинская же «Литературная газета» имела всего 100 подписчиков.
А роман Булгарина «Иван Выжигин», ныне прочно забытый, очень понравился императору, который подарил автору бриллиантовый перстень.
В советские времена Пушкина изображали как непримиримого борца с царизмом. Однако перед смертью он говорил об императоре иначе.
«Что сказать от тебя царю?» – спросил Жуковский у смертного одра поэта.
«Скажи, жаль, что умираю, весь бы был его», – тихо отвечал Пушкин.
Жертва заговора
Так был ли заговор с целью убить поэта? В высшем свете Петербурга многие его вообще ненавидели, что и послужило поводом для коварной интриги и привело к убийству поэта. Главным гонителем пушкинского таланта был, как считают, один из его влиятельных врагов министр просвещения граф Уваров. «В публике очень бранят моего Пугачева, а что еще хуже – не покупают, – раздраженно писал Пушкин в дневнике в 1835 году. – Уваров большой подлец. Он кричит о моей книге как о возмутительном сочинении. Его клеврет Дондуков (дурак и бардаш) преследует меня своим цензурным комитетом. Он не соглашается, чтобы я печатал свои сочинения с одного согласия государя. Царь любит, да псарь не любит».
Зная вспыльчивый характер поэта, его враги стали бить по самому больному – жене-красавице.
И тут в Петербурге, откуда ни возьмись, и появился белокурый француз Дантес. Его приемный отец голландский посланник барон Геккерн устроил его в гвардию, ввел в лучшие дома. Геккерн никогда не был женат. Князь А. Трубецкой потом писал: «Не знаю, как сказать: он ли жил с Геккерном или Геккерн жил с ним... Судя по тому, что Дантес постоянно ухаживал за дамами, надо полагать, что в отношениях с Геккерном он играл только пассивную роль. Он был очень красив».
Вскоре залетный французишка стал публично волочиться за Натальей Николаевной Пушкиной. Не давал ей проходу, а барон-«отец» всячески поощрял эти ухаживания. Вскоре оскорбительный для поэта пасквиль – диплом ордена рогоносцев был разослан ему самому, его друзьям и знакомым. Пушкин тут же вызвал Дантеса на дуэль.
Сам Пушкин считал автором пасквиля Геккерна. Но окончательно так и не удалось установить, кто же именно сфабриковал гнусный «диплом». Подозрение пало также на дружков «голубого барона», князей И. Гагарина и П. Долгорукова, живших в одной квартире. По мнению ряда советских исследователей-криминалистов, именно они приложили руку к фальшивке, приведшей Пушкина в ярость. Это подтвердила и почерковедческая экспертиза.
Вдохновителями подлой кампании против Пушкина были также граф и графиня Нессельроде. Граф Карл Нессельроде, немец, друг Геккерна, был ловким интриганом, сумевшим стать в России министром иностранных дел. Он и его жена играли виднейшую роль в свете и при дворе.
Графиня Нессельроде ненавидела Пушкина, так как не могла простить ему эпиграммы на ее отца, графа Гурьева, масона, бывшего министра финансов, зарекомендовавшего себя служебными преступлениями.
«...Встарь Голицын мудрость весил, Гурьев грабил весь народ» – написал Пушкин.
Графиня Нессельроде подталкивала Геккерна и подогревала скандал, распускала подлые слухи, что будто бы у Пушкина была связь с сестрой Наталии Николаевны Александриной, а у Наталии Николаевны – с царем и Дантесом. «Против поэта орудовал комплот – масонская мафия – которая имела власть и влияние, которая плотной стеной окружила самодержца и создавала между ним и поэтом непроницаемую стену», – писал В. Иванов в своей книге «Пушкин и масонство». Именно эта мафия травила и, в конце концов, погубила величайшего русского поэта...
Заговорщики радостно потирали руки, но не учли реакции царя. Николай I потребовал от голландского правительства убрать «каналью» Геккерна с поста посланника. Дантеса приговорили к смертной казни, а позже, разжаловав в рядовые, выдворили из России.
Но и в наши дни новые клеветники не оставляют Пушкина в покое.
Не хочется тратить время на опровержение новых фальшивок, потому что всех этих доморощенных «ниспровергателей» ждет одно: очень скорое забвение.
А великий Пушкин жил и будет жить вечно, «доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит».
Свежие комментарии